Культура. Быт. Отдых.

«Фенька» возвращает украденное ею пальто. Типичный хохол «Пытро Иванович Х…д прошёл и Крым, и Рым, и мидни трубы…» Женщины иногда «баловались» чаем даже из самовара. Мужчины предпочитали «стеклянку». «Потчивание». Мастерицы по организации «складчин», «журфиксов», «святков», «родительских», масляниц – Барбетова, Потудина, Каюдиха, Серова и др. Мастера – братья Житниковы, Ефим Каюдин. Парубкы и дивчата веселились отдельно. А тем временем…. Ветврач Кербак спивается и сходит с ума.

 

Культуру и быт бывшие крепостные крестьяне привезли с собой как с Украины, так и с России. Теперь на новом месте, в новых условиях надо было создавать совершенно новый жизненный уклад, который отвечал бы не только интересам одной, отдельно взятой семьи, но и всей общины. Пахари и сеятели становились горожанами.

Первые актюбинские поселенцы вели патриархальный образ жизни, строго относясь к заветам предков по отношению к религии, правилам обрядностей, нравственности и честности.

Большому позору подвергался тот, кто позволял работать в праздники. Но зато в будни работали не покладая рук, что называется, "по-российски" день и ночь, особенно женщины, которые ко всему прочему ещё пряли и ткали.

Честность поселенцев сказывалась на каждом шагу: часто случалось, что нашедший утерянную другим вещь не успокаивался до тех пор, пока не отыскивал её хозяина. Бывали, конечно, и исключения, но очень редко. Припоминается, например, как исключительный случай, когда одна из поселянок, имевшая кличку "Фенька", утаила найденное ею пальто, утерянное пятилетним мальчиком. Выяснившаяся потом вся эта история вызвала общее порицание Феньке, и подобных случаев впредь как будто бы не повторялось.

Краж между собой не было, закрытых ворот и запоров не существовало. Но на выгоне и в поле во время пашни кражи всё-таки случались, которыми занимались случайные люди, бродившие вокруг Укрепления.

Первые поселенцы при всех своих недостатках и перенесённых невзгодах были тверды духом, забываясь от унылой степной жизни в упорном и тяжёлом труде, добром, взаимном отношении и надежде на лучшее будущее.

Рабочая жизнь поселенцев протекала таким образом: весной производился посев. После посева до уборки сена иногда ездили с поклажей от местных торговцев, причём в Оренбург возили сырые животные продукты, а оттуда товар для местной торговли. По уборке сена и хлеба также ездили в извоз или проводили осеннюю распашку земли. Зимой поселенцам больше всего приходилось бороться с буранами, беспощадно заметавшими их низкие строения.

Иногда бывали зимы лёгкие, малоснежные, и тогда появлялась возможность ездить в извоз и зимой. Но это было нечасто. К тому же зимний извоз был очень трудный уже по одному тому, что поселенцы работают исключительно парными волами, для которых зимняя дорога является узкой и неудобной.

Обычно после тяжёлого будничного труда поселенцами с особой радостью посещалась церковь, где большинство из них находили для себя утешение и облегчение.

В праздничные дни, как мужчины, так и женщины, собирались в отдельные "кампании" для беседы, где часто делились впечатлениями и воспоминаниями о "России", о далёком прошлом, и воспоминания эти смаковались, пересказывались несколько раз, обрастая всё новыми и новыми фактами. Ни время, ни расстояние никогда не в состоянии изгладить из сердца малоросса тёплое чувство привязанности к своей Родине, к своей "России". Малоросс - глубокий патриот, до конца жизни толкующий о покинутой им по экономической нужде родине.

До конца своей жизни малоросс твёрдо сохраняет при себе все особенности и оттенки малороссийщины, освоенной им на родине, в "России". И только молодое поколение, теряющее родной язык, теряет всю особенность малоросса. Язык человека, говоря словами Бюффона, это звуковое воплощение невидимой души человека, его "внутреннего я".

Самым типичным хохлом в Актюбинске является "Пытро Мыхайловыч Х…д", довольно пожилых лет, повидавший на своём веку военные и другие "выкрутасы". Но его мощный поэтический хохлацкий дух ничто и никто не в состоянии сокрушить - всё разбивается, как волна о каменную глыбу. Х…д в наше время является отживающим элементом, пройдёт немного времени, и таких стариков совсем не станет. По первому впечатлению Х…д, кажется, невыносимо груб и дерзок, с его языка неудержимо скользят "крепкие слова", но если проникнуть к нему в душу, в его "я ", то в нём много оказывается достоинства: хотя и крутой, но прямой характер, отсутствие лукавства, подхалимства и "близирничества" (специфичность, которую так отравляют и многие слои общества), свободное бичевание всякой неправды прямо в глаза, с присущим малороссийским юмором, не считаясь ни с положением личности, ни с местом. Одним словом, "в кулак не шепчет и чужим разумом не живёт".

Вернёмся к жизни первых поселенцев. Женщины позволяли себе, в виде особой роскоши, баловаться чаем. Самоваров в то время было очень мало, а если и были, то в будние дни они стояли для украшения хаты на особо приспособленном видном месте, преимущественно на «комини» и только по праздникам хозяйка с сияющим лицом хлопотала вокруг самовара, когда приходили гости. Мужчины же делали несколько иначе: они, по обыкновению, предпочитали зайти в "стиклянку" (кабачок) выпить там шкалик - другой, приятно проводя время в дружеской беседе. Некоторые из них, имевшие большую слабость к "горилке" выходили из рамок приличия, позволяя себе засиживаться в кабаке, ожидая "потчевания", так как, по установившимся традициям, кто бы ни зашёл в кабачок выпить, должен "частуваты" всех. Этим и злоупотребляли некоторые. Но таких в "опчестве" не очень "шанувалы". Всё же выглядело просто и безобидно.

Среди женщин существовал обычай устраивать "складчину", то есть каждая из них вносила известную долю на устройство пирушки, на которой, кроме чая, появлялись водочка, колбаса, свиное сало и вареники. Такие пирушки устраивались преимущественно зимой, более в свободное от работы время "на святкы", масленице и т.д.

По организации пирушек-складчин среди других выделялись: Барбетова, Серова, Потудиха и Каюдиха. Особенно священной обязанностью считалось собираться в день "родительской", на Фоминой, после посещения могилок.

Среди мужчин хорошими организаторами веселья неизменно являлись: сначала Ефрем Каюдин, а потом три брата Житниковы: Иван 1-й, Илья и Иван 2-й. Особенно старший из них слыл за знаменитого песельника и весельчака. Вообще, Житниковы в былое патриархальное время пользовались уважением всех актюбинцев за своё хлебосольство, общительность и умение среди серой и унылой жизни находить возможность и всех развлекать.

Но особенно весело в праздники проводили время "молодые" "парубкы и дивчата".

Беззаботная весёлая молодёжь, разнообразно одетая в пёстрые праздничные костюмы, не сидела дома и не пряталась по углам, а, собираясь на Главной улице, вела или оживлённый хоровод, на утешение своим "батькам та матырям", распевая заветные песни, или с таким азартом играла в мяч, что невольно заряжала своим смехом всех, кто наблюдал за этой игрой. Часто игру в мяч сменяла пляска "гопака" или "камаринского". Вот из круга смеющейся молодёжи браво выступает парубок, "рукы в бокы", лихо под звуки гармошки или балалайки, свист и смех толпы пускается в пляс. Танцоры менялись, возникали песни, веселье продолжалось до поздней ночи. Особенной склонностью к песне отличались астраханцы, выросшие в привольных астраханских степях, где, как они сами говорили, душа от удовольствия пела и веселилась. Но с течением времени, после целого ряда невзгод, пережитых актюбинцами, в их глазах всё чаще стали появляться грусть, тоска и разочарование. Лихие песни парубков и девчат постепенно умолкали, не так стали резвы и задорны звуки гармоники, хороводы стали проводиться всё реже и реже, а потом исчезали и совсем. Росло население города, росли и классовые противоречия. Казалось, в тяжёлой работе уходила эта сказочная жизнь навсегда, гасли сердца, забывались слова и мелодии старинных песен. Но как только наступали хорошие времена, а они, как правило, наступали в урожайные годы, люди, как по волшебному слову, вновь просыпались, доставали гармоники, вспоминали слова песен, встряхивались, и всё начиналось снова. Снова с прежнею силой и смехом, как по волшебству, звучали песни парубков и девчат. Снова старики любовались молодёжью:

- На радощах що Господь, послав урожай, та квочка (клушка) на скыр заспивала – як же ны высылыцця парубкам та дивчатам. Оце ж и мы колысь булы такымы.

Парубки летом носили рубашки с дешёвым 20-копеечным поясом и шаровары, заправленные в бурки, причём астраханцы щеголяли мончестеровыми шароварами и вместо пиджаков из бумажного трико одевали манчестеровые поддёвки со сборками, а зимой одевались в дублёные нагольные полушубки со сборками, иногда крытые милюскином и очень в редких случаях сукном - признак особой состоятельности парубка.

Пальто, как у девчат, так и у ребят, появились сравнительно поздно, а галоши ещё позднее. Среди девчат особой весёлостью и способностью организовывать и руководить хороводами отличалась красавица-астраханка Галька Марусич, сводившая с ума всех парубков. Так протекала серая жизнь трудового народа, находившего способы не только выживать, но и удовлетворять свои духовные потребности, иногда в самом тяжком и безвыходном положении, постепенно продвигаясь вперёд.

Ярким контрастом являлась параллель между жизнью земледельца и интеллигенции (тылыгэнции). Чиновники, попавшие в Актюбинск из культурных центров, где общественная жизнь в какой-то степени бьёт ключом, испытывали невыносимую тоску, в конце концов, им приходилось делаться "обломовыми" или предаваться какому-нибудь пороку.

Так, например, ветеринарный врач Кербак, прибывший в Актюбинск в расцвете лет, полный жизни и энергии, за время службы спился и сошёл с ума. Он часто жаловался, что интеллигентному человеку здесь могила. Кербак сначала был трезвым человеком, но с течением времени он, чтобы забыться, заглушить потребность в духовной пище, стал предаваться самому беззаветному разгулу, уничтожая вино с раннего утра и до позднего вечера. Затем на ночь принимал дозу "шпанских мух" и предавался влечению страсти. И, в конце концов, этот в сажень ростом цветущий великан превратился в развалину: у него образовалась сухотка спинного мозга, сошёл с ума и вскоре умер.

Точно так же спился и военный врач Арефьев, несмотря на свою крепкую железную натуру.

Исключением среди большинства был ветеринарный врач Я.Я. Полфёров, сумевший выбраться из убийственного умственного застоя. Он в противоположность многим скучавшим и косневшим занялся изучением местного края: у него появились труды о земледелии, об охоте в Тургайской области и вообще описанием местной жизни. Он даже пытался показать местным земледельцам пример, как надо заниматься хозяйством, обрабатывать землю. Он даже завёл своё опытное поле, где сам пахал, косил сено и убирал хлеб. Одним словом, он погрузился в поток идейной местной жизни и чувствовал себя гораздо лучше и легче других, получая и нравственное удовлетворение, и отчасти, пожалуй, материальное.

Кроме того, он сблизился с народом, любил вращаться среди него, толковать о его нуждах, а значит, оказывать нужную помощь просвещёнными советами. Население в то время было поголовно неграмотным и, естественно, нуждалось в просветительских советах и примерах, в коих Полфёров не скупился по силе своих познаний, благодаря чему у него было немало столкновений с теми из местных администраторов, которые не лишали себя покоя из-за каких-то там мужиков.

Приведённые факты, взятые из действительной жизни, ярко иллюстрируют, что некоторые из интеллигентных людей жили как бы с атрофированным интеллектом вдалеке от народа, оторвавшись от него, в связи, с чем окончательно потеряли тот русский дух, который необходим для выживания. Как будто бы их назначение и состоит в том, чтобы пользоваться своими теоретическими и культурными познаниями лично для себя, не проявляя ни собственного творчества, ни инициативы, пустив свои паруса в свободное плавание. Жизнь их поэтому и не щадила.