Кто, когда и как правил городом.

Уездный судья француз Вакье не брезговал брать капустой, помидорами, сметаной, маслом и при этом совершенно не догадывался об этом. Судья Любенецкий на курильщиков набрасывался с каулаками. Серебряная пластинка, вставленная в горло Начальника Уезда Ревякина помогала последнему вести себя по-генеральски. Уездный начальник Краснокутский, основатель городского сада, пел в хоре, плясал. Подполковник Сунгуров в присутствии Губернатора показал Старшему Советнику Областного правления Крафту КУКИШ, за что тут же… Начальник Уезда Султан Сейдалин первый положил начало обширному обзору Уезда ко Всеподданнейшему годовому отчёту. Начальник Уезда Сухин привёл инженеров-проектировщиков на облюбованное им место, ударил фуражкой оземь и сказал: «СТО ЧЕРТЕЙ И ДВЕ БОМБЫ – ВОКЗАЛУ БЫТЬ ЗДЕСЬ!» И… Депутат Куринов предложил землемеру Ромашёву взятку (100 рублей), причём от имени «опчества».

 

Несколько слов о судах, судьях и об этой системе вообще. Первым Илецким уездным судьёй был Крейчмер, состоящий ранее помощником при уездном начальнике Плотникове. Он никому из поселенцев лично не известен, так как был короткое время при начале возникновения русского поселения. Местное же население свои юридические проблемы решало само.

Вторым уездным судьёй был Вакье, француз по происхождению, оставивший о себе память как эдакого добродушного старичка-холостячка. При исполнении служебных обязанностей он был всегда беспристрастен и гуманен, благодаря его доброте иногда виновные не несли надлежащей кары.

Как холостяк, он хозяйственную часть поручал экономкам, которые, пользуясь его добротой и доверчивостью, не стеснялись злоупотреблять его именем, навязываясь тяжущимся устраивать дела за некоторое вознаграждение, не брезгуя капустой, маслом, молоком и прочими продуктами. Поэтому вокруг этой добродушной и бескорыстной личности создавались разные ложные мнения о его корыстолюбии.

С преобразованием Ак-Тюбе в уездный город Актюбинск вместо уездного судьи были учреждены должности: мирового судьи и его помощника, причём на первого была возложена мировая юстиция, а на второго - следственная часть.

Первым мировым судьёй был назначен А. К. Любенецкий, а помощником А.А.Чернов.

В 1898 году должность помощника мирового судьи была упразднена и учреждена вторая должность мирового судьи, на которую был назначен молодой человек - Л.И. Васильковский, состоявший ранее секретарём при окружном суде. При разделении мирового участка Любенецкий оставил должность, на которую назначен Чернов. При Любенецком судились редко, так как он был очень раздражительным и недоступным человеком. Дела к разбору назначались преимущественно за полгода вперёд, так что тяжущиеся, получив повестки, часто забывали об этом и дела частного обвинения и гражданские прекращались, или же с течением времени люди мирились ещё до разбора дела.

Любенецкий не выносил табачного дыма и на этой почве неоднократно происходили столкновения с публикой, курившей в свидетельских комнатах, отчего он приходил в бешенство и набрасывался на посетителей с кулаками, причём нередко подвергались такой участи и городовые, которые дежурили при камере для охраны порядка. Доставалось и ямщикам при сопровождении судьи по уезду, который не стеснялся "учить" их кнутом. Поводом к этому могло быть что угодно: оборвалась постромка, попал под колесо камень и тому подобное.

Дела разбирались медленно, но беспристрастно, за что ему прощалось многое.

А.А. Чернов был человек без особых "дефектов", но несколько суховат в общении.

Л.И. Васильковский запомнился всем как неуравновешенный и самомнительный молодой человек, который с первых же шагов своей деятельности стал добиваться повышения по службе, несмотря на незначительный опыт и неуживчивый характер. Он считал себя умнее и даровитее других. Желая обратить внимание начальства на себя, он мог день и ночь сочинять приговоры, причём там, где можно было обойтись одной страничкой, он использовал несколько.

Как человек он был добрый и мог часами выслушивать посетителей, причём с большим терпением и участием. Главное для него было выяснение истины. Просьбы об ускорении разбора дела при вызывающих обстоятельствах всегда удовлетворял. Благодаря терпению и особым качествам характера он мог раскрыть то, что не могли сделать другие.

Так, например, в Буртинской волости была убита целая семья богатого казаха и затем подожжён дом. Все поиски убийцы были напрасны. Но Васильковский, заподозрил одно русское семейство, проживающее в этом ауле, стал искать улики, причём собственными руками разобрал стены землянки и нашёл вещественные доказательства. Иногда он в горячем порыве раскрыть преступление, своей опрометчивостью ставил себя в довольно смешное положение, как-то дело о мнимых фальшивомонетчиках в Туэтюбинской волости (дело Козин-Гуляков).

Судьи, как и законы того времени, менялись часто, поэтому простой народ старался обойти эти проблемы стороной. Не избежал этой участи и Актюбинск.

Начиная с 1879 по 1902 год, вся административная власть в уезде по Положению 1868 и 1891 гг. сосредотачивалась в лице уездного начальника, а с 1902 г. был введён штат крестьянских начальников, в ведение которых перешла административная власть в уезде.

В Актюбинском уезде учреждены были три участка крестьянских начальников с возложением на начальника первого участка председательствования на съезде.

С 1906 года, когда Тургайская область была открыта для переселенцев, учреждены были должности подрайонных начальников, два из которых имели резиденции в Актюбинске. По последнему законоположению права и обязанности подрайонных значительно расширились. Не рассматривая дела недавнего времени, мы коснёмся, деятельности только тех администраторов, действия которых относятся к более далёкому прошлому, или тех, кто вплотную занимался обустройством первых поселенцев. Состыковка двух столетий стала гранью между первыми и вообще поселенцами. Теперь они все граждане уездного центра. Итак, кто стоял у истоков самого начала, кто это начало организовывал, кто создавал город Актюбинск?

С 1870 по 1880 гг. уездным начальником был титулярный советник Иван Иванович Шлиттер, с 1880 по 1885 гг. - подполковник Пётр Иванович Сунгуров, с 1885 по 1887 гг. - подполковник Константин Алексеевич Лазарев, с 1887 по 1890 гг. - полковник Николай Михаилович Краснокутский, с февраля 1891 по ноябрь 1892 г. - вторично Сунгуров, с ноября 1892г. по июль 1893 г. - Султан Сейдалин, с июля 1893 г. по сентябрь 1896 г. ротмистр Николай Платонович Ревякин, с сентября 1896 г. по ноябрь 1902 г. - полковник Николай Михайлович Сухин.

Одновременно с Ревякиным в 1895 году числился уездным начальником И.Хантинский, очевидно, по какому-нибудь особо сложившемуся обстоятельству, так как в одном уезде не полагалось двух уездных начальников. Говорили, будто Хантинский часть содержания получал из городского бюджета, поэтому можно предположить, что всё это было вызвано необходимостью для "города".

Резиденция Илецкого (ныне Актюбинского) уездного начальника вначале была в Оренбурге, затем с 1883 года в Илецкой защите.

При уездных начальниках состояли их помощники и при канцелярии их два штатных письмоводителя.

Более известны два помощника: войсковой старшина В. Фёдоров и Н. Курятников.

Первый уездный начальник Шлиттер никогда не жил в Ак-Тюбе, его старожилы помнят приезжавшим два раза из Оренбурга, и только, начиная с Сунгурова, резиденция уездного начальника переносится в Ак-Тюбе (1883 г.).

Первое время, когда Укрепление только начинало заселяться, все чиновники и торговцы жили одним обществом, всегда делили между собой радость и горе, пировали и горевали все заодно.

Душою общества, объединяющего всех, как правило, был уездный начальник. В этом отношении Сунгуров, Лазарев и Краснокутский были одинаково общительны. Ревякин же был несколько иной. Он держал себя большим барином, имел солидный и представительный вид, а серебряное горло способствовало ему октавой откашливаться по-генеральски и представлять из себя настоящего генерала. Для мелкого интеллигентного люда он был малодоступен, особенно для учителей, к которым относился недоброжелательно. У Ревякина вследствие операции на горле была вставлена металлическая пластинка, а причиной недружелюбия к учителям послужили два инцидента.

По приезду в Ак-Тюбе Ревякин издал приказ о том, чтобы чиновники всех ведомств укрепления Ак-Тюбе (воинские чины в то время тоже находились, в подчинении уездного начальника, являющегося комендантом Укрепления), в том числе и учителя представились бы как Главному начальнику уезда в Уездном Управлении. Надо полагать, что так поставленный на широкую ногу официальный вопрос предусматривал и соответствующий церемониал, форму и т.п. Маленькое интеллигентное актюбинское общество всколыхнулось от такой неожиданности, почувствовав как бы нарушение его освящённого временем патриархального бытия. И вот в то время, когда Ревякин, "промыв" серебряную пластинку, лёжа на кровати с сигарой в руках, обдумывал порядок приёма и готовил каждому (соответственно полученного списка долженствующее слово и репетировал откашливание "по-генералъски) - актюбинские чиновники вели "преступное" совещание о бойкоте "приказа". В это "преступное" сообщество вошли и учителя. В конечном итоге приказ исполнен не был, за исключением прямых подчинённых, жизнь и смерть которых была в руках уездного начальника. Естественно, что эту дерзость Ревякин простить учителям не мог.

Следствием первого инцидента вскоре явился и другой. Ревякин, ремонтируя "по-генеральски” свою квартиру, самовольно занял под квартиру 2-классное училище. Заведующий училищем В.Е. Лапшин хоть и возмущался нарушением его прав, но, тем не менее, до поры до времени решил терпеть, помня известную пословицу "с сильным не борись”, и ограничился только тем, что хмурился, косился и иногда волновался, когда на этом вопросе сосредотачивался. Началась пора учебных занятий. Заведующий, собрав всё присутствие своего духа, напомнил Ревякину о том, что все птицы, даже такая прекрасная, как лебедь, давно улетели в тёплые края. Пора бы и ему подумать об этом и освободить классы для птенцов-учеников.

- Я начальник всего уезда, я хозяин здесь, не смейте меня больше беспокоить, - ответил Ревякин.

Последнему, конечно, ничего не оставалось, как обратиться за содействием к начальству к инспектору, а тот в свою очередь к губернатору, который и выдворил Ревякина. Все эти трения глубоко засели в душе начальника "всего уезда", и он время от времени выплёскивал свои обиды в лицо обществу.

П.И. Сунгуров был настоящий казахский администратор. Он прекрасно понимал быт и нравы местного населения и немало принимал усилий для упорядочивания административных и судебных дел в этой плоскости.

Видя, что канцелярии Волостных Управителей ведутся неопытными писарями, он для разъяснения смысла Закона на простом языке писал множество продуманных и понятных циркуляров - словом, делопроизводство местных казахских властей было поставлено, можно сказать "по Сунгурову". Благодаря своему миролюбивому характеру Сунгуров уничтожил целую эпидемию разных тяжб, которые расплодились среди коренного населения, больше всего на родовых началах.

Все должностные лица свободно шли к Сунгурову. Он внимательно всех выслушивал, проявляя адское терпение, и давал соответствующие распоряжения. Однако страшно не любил праздных и никчемных разговоров, иногда принимая неординарные решения. В общем же Сунгуров имел большое пристрастие к бумагам, к кабинетной работе, часто в ущерб живому делу и личному наблюдению посредством разъездов по уезду, которых он делал очень мало. Будучи прямым казахофилом, он отрицательно относился к русской колонизации, а отсюда и пренебрежительное отношение к переселенцам. Это о нём старожилы говорили:

"Мало з намы балакав и зовсим ны прывычав".

Сменивший Сунгурова Лазарев был полной противоположностью первому. Это была мягкая, гуманная русская душа с руссофильской наклонностью. Он был ярым последователем политики губернатора Проценко в стремлении насадить в степи русское население, оказывая к тому же поселенцам полное содействие, не считаясь иногда с интересами населения коренного. В его голове родилось много проектов по устройству русских поселенцев, созданию для них нового административного управления и тому подобное.

Был составлен и такой проект, по которому население Ак-Тюбе делилось на два общества: городское с упрощённым управлением, которое увидело свет через двадцать лет, и сельское с наделением землёй. Но при его душевной доброте и благих желаниях недоставало той твёрдой решительности и ловкости, которые необходимы администратору для достижения намеченной цели. Прослужив два года, Лазарев умер в Ак-Тюбе. Жена с детьми через год переехала в Оренбург. О нём старожилы-малороссы сохранили самые светлые воспоминания:

- Мабуть ёго душа чула смэрть, а поцёму вин и був такый добрый пан.

Н.М. Краснокутский в противоположность обоим своим предшественникам был либеральным администратором и одинаково относился как к русским, так и к казахам. Любил во всех отношениях справедливость, любил работать и любил заставлять работать других, имея привычку иногда безобидно покрикивать на подчинённых, которых уважал и старался каждого из них "вывести в люди". В обществе его уважали за простоту, общительность и весёлый характер.

Краснокутский первый положил начало в 1887 г. городскому садику на месте ныне существующего сада, где в праздничные дни устраивались разные развлечения в виде качелей и тому подобное, увлекался церковным пением, организовывал исполнение светских и народных песен. Краснокутский любил проводить время в простом обществе. Вообще он любил русскую простую среду, народ, его широкую богатырскую натуру. Очень жаль, что посаженный им садик после него захирел, сохранив лишь частичку деревьев до нашего времени, и только с 1904 года был снова восстановлен уездным начальником Богдановичем. Для интеллигенции Краснокутский организовал клуб, разместившийся в одной из казарм. Это был настоящий подарок горожанам, где можно было прекрасно отдохнуть. Среди театральных любителей время от времени ставились спектакли, всё это в какой-то степени скрашивало жизнь степняков. После ухода Краснокутского вскоре прекратил своё существование и клуб, и все прочие начинания уездного начальника. Тело не может существовать без души.

После Краснокутского в течение двух лет перебывало два уездных начальника: вторично Сунгуров и Султан Сейдалин, который в делах уездного управления оставил после себя ту память (для тех, конечно, кто это ценит), что первым положил начало обширному обзору уезда ко Всеподданнейшему годовому отчёту. Читая составленный им черновик докладной записки, приходится поражаться глубиной мысли, быстро проникнувшей в дело изучения уезда. Все последующие уездные начальники составляли годовые отчёты по образцу Сейдалина.

Сунгуров вторично явился тем же, чем был и раньше. Причина скорого его ухода будто бы была следующая. Губернатор Барабаш, по обыкновению, приехал в Актюбинск на ревизию и с ним старший советник Областного Правления Крафт, человек настолько проницательный и знающий дело, что от него не могло ничто ускользнуть. Обнаружив массу недостатков, Крафт разгорячился и в присутствии Барабаш повышенным тоном сказал Сунгурову:

- Вас за это можно отдать под суд.

Сунгуров не выдержал и тут же в присутствии губернатора обратился к Крафту:

- Как, меня, кавалера ордена Св. Владимира, вы хотите отдать под суд? А не желаете ли вы посмотреть, как пляшут лягушки? - И показал на пальцах, как "пляшут" лягушки.

Последствием этого инцидента будто бы и явился скорый уход Сунгурова.

Уходом Сунгурова поселенцы остались очень довольны, так как получили от него "кровную" обиду. Частые обращения к уездному начальнику по поводу пахотной земли, наконец, надоели последнему, и он как-то в сердцах сказал:

- Если вам тут мало пахотной земли, то поезжайте и пашите на небе.

Услышав такой ответ, поселенцы, разводя руками, говорили:

- Как можно так оскорблять общество - посылать на небо? Это всё равно, что желать нашей смерти.

Вот и дождались "утешения" от начальничка.

Отставной унтер-офицер Д.Д.Шевцов, прозывавшийся "ходателем" и вообще любивший "ходательство", убеждал "опчество" не прощать этого поступка и подать на Сунгурова жалобу в Св. Синод. Жалоба была написана и из-за "неграмотности" "опчества" была подписана самим Шевцовым, требовалось только согласие сельского старосты Мощена, а он как раз возьми да и заартачься, и всё "дело" рухнуло.

После Сунгурова и Сейдалина на должность уездного начальника прибыл знаменитый в своём роде Ревякин. Он явился полной противоположностью всем своим предшественникам: бумажное дело он ненавидел, не любил вообще канцелярщину и кабинетную работу, которую так обожал Сунгуров.

Больше всего он проявлял свою инициативу в частых поездках по уездам. Для искоренения развивавшегося в то время конокрадства он принял самые решительные и крутые меры. Собрав в уездном центре всех волостных должностных лиц, он приказал:

- С сегодняшнего дня все кражи должны быть прекращены. Тот управитель волости, у кого произойдёт кража, будет объявлен покровителем воров и будет отстранён от должности.

Кроме этого, было дано строжайшее указание всем судьям не делать никаких послаблений конокрадам. Везде по всему уезду, в пунктах, известных по прогону скота, были выставлены пикеты, в состав которых входили местные казахи во главе с полицейскими стражниками. В конечном итоге Ревякин так увлёкся, что стал делать много нелепостей. Под прикрытием "строгостей" Ревякина стражники начали шантажировать казахов и вымогать взятки (дело стражника Поплавского). Иногда при разъездах Ревякин требовал от аульных старшин сооружения кибиток для ночлега по пути следования. Как-то случилось, что аульный старшина Актюбинской волости выставил кибитку не в указанном месте, а версты на три ближе к своему местопребыванию. Ревякин, остановившись на предназначенном месте, потребовал переноса туда кибитки и в наказание заставил старшину работать лично и переносить детали юрты пешком.

Бумаги подписывал, часто не читая, а для некоторой подстраховки от возможных недоразумений иногда "выдерживал паузу", в случае, если в документ вкралась ошибка, то за это время могут спохватиться и исправить - и всё, как говорится, сходило. Правда, однажды переписчик пропустил строку, а проверявший письмоводитель не исправил, и она в таком виде попала к губернатору, который ограничился только отеческим внушением, наложив резолюцию - "читать бумаги". Одновременно с Ревякиным состоял вторым уездным начальником Хантинский - человек бумаги и пера, дальше этого он не шёл, да и не имел к этому желания при наличности Ревякина - человека крутого и непредсказуемого.

Н.М. Сухин по своей могущественной натуре и оригинальности не вмещается в рамки рядового администратора тех времён - это в некотором роде административная редкость своего времени в духе азиатского властелина. Этот человек с первого же шага своей административной деятельности проявил себя настоящим знатоком жизни казахского народа, что явилось ключевым условием управления этим народом. Какими бы ни были штрихи бытовой жизни: плохими или хорошими, они всегда важны для администратора. Сухин это понял и сразу же взял правильный курс на "завоевание" популярности среди местного населения. В результате таким авторитетом, как Сухин, не пользовался ни один администратор степи. Благодаря умению вникать в национальные проблемы, уважая обычаи и тысячелетнюю культуру народа, Сухин вовремя реагировал на возникающие проблемы сутяжничества и междоусобной мести, чем смог предотвратить нежелательные события. Это был настоящий Хозяин уезда, знавший, где что затевается, что делается, и что надо предпринять.

Взять, к примеру, буйную Уйсылькаринскую волость - только Сухин и мог удержать её от надвигающейся её "разделки". Как только Сухин сошёл со сцены, волость тут же была раздроблена, отчего пострадали простые ни в чём неповинные люди.

А дальше… дальше виноваты очки, если говорить образно. Сухин всегда носил одни и те же очки, не имея переменных, и смотрел на жизнь через одну и ту же призму. Дело в том, что чрезмерное любование собственной административной деятельностью выработало в нём стереотип руководителя, полностью игнорирующего проблемы русского поселенца, пришедшего к начальнику с жалобой на то, что у него украли последнюю скотинку, и аульного бедняка, пришедшего с жалобой на волостного управителя или писаря. Уездный начальник стал практически недоступен для простого народа. Сухин рассказывал, что сначала грозный вид он специально симулировал для устрашения кляузников, но постепенно всё напускное внедрилось и вошло в привычку. Вместо того чтобы терпеливо выслушать просителя, войти в его положение и оказать посильное содействие, Сухин часто встречал просителя стереотипом: "Сто чертей тебе и две бомбы!". Если мужик заявлял о краже скота, то получал вместо содействия пренебрежительный ответ: "Так тебе, прохвосту, и надо за то, что не умеешь беречь".

Такое отношение особенно к русским, среди последних породило массу мнений и толков, среди которых превалировало: - "Ревякин воров искоренял, а при Сухине снова размножились".

Когда Тургайская область была открыта для переселения и утверждены и учреждены должности крестьянских начальников, Сухин занял должность крестьянского начальника I-го участка председательствующего съезда.

Относясь отрицательно к русской колонизации, Сухин всегда защищал территориальные интересы казахов, явно не поддерживая работы по изысканиям для образования новых посёлков, на почве чего неоднократно были столкновения с производителями работ.

При возникновении недоразумений между казахами и русскими Сухин никогда не высказывал своих антипатий к первым. Русский "оголтелый" и беспокойный со своей вопиющей нуждой переселенец был не по душе. Гораздо спокойнее и приятнее отдых в степи среди раболепствующих волостных правителей.

Казахи рассчитывали на Сухина, как на каменную гору, считая его строгость высшей справедливостью. Поэтому среди них составилось такое убеждение о Сухине: "Сухин-катты ксы. Сухин-адыл ксы". (Сухин - строгий человек. Сухин - справедливый человек).

Чужих мнений Сухин не выносил и не считался с ними. Человека он рассматривал не как человека, одарённого душою и разумом, имеющего право на свободное существование, а как существо, которое нужно унизить и обезличить, подчинить себе, своей воле. Этот горький парадокс и был причиной тому, что он считал всех ниже себя по должности "ишаками". Это заразительно действовало на его подчинённых, которые буквально копировали его.

Постоянно преследуя цель подчинения своей воле, Сухин умел находить ту самую кнопку, на которую можно было нажать в любое время. В этом отношении люди разделялись на три категории: а) простой народ: казахи, русские, подчинённые; б) лица, равные и вышестоящие; в) лица, из которых он надеялся в будущем что-либо "выжать" для достижения своих тщеславных целей и замыслов, которыми буквально была переполнена его голова. На первых он влиял строгостью, запугиванием, угрозами, выдумывать которые был великий мастер. На вторых - лестью, заискиванием и широким хлебосольством, которым славился на всю Тургайскую область и, наконец, на третьих - своим "покровительством".

Уж, если Сухин взял под крыло, то будь спокоен, в обиду не даст…Однако знай, это покровительство должно обезличить тебя и подчинить его воле, в противном случае на всех перекрёстках будут знать о твоей "чёрной неблагодарности" Сухину, который будет мстить, что называется, до седьмого колена.

В отношении городского хозяйства Сухин хоть и не уходил от рутины, но всеми силами старался в надлежащих случаях защищать интересы города. Всякий проигрыш в городском деле глубоко уязвлял его самолюбие. Одно только - Сухин был рутинёр, у него отсутствовала широкая инициатива и творческое мышление.

Но иногда его, что называется, "прорывало". Вокзал при станции Актюбинск построен на настоящем очень выгодном для города месте, только благодаря упорной настойчивости Сухина и его умению расположить инженеров-изыскателей так, что будто бы, в излиянии своих горячих чувств они сказали: "Где вам Николай Михайлович угодно, там и построим хоть на Барбете". Будто бы Сухин привёл инженеров на место нынешнего вокзала, ударил фуражкой оземь и сказал: "Сто чертей и две бомбы - вокзалу быть здесь!". И вокзал был построен на указанном месте, после длительных согласований, уступок и "утрясок" со стороны проектировщиков.

Этот благородный "подвиг" должен быть запечатлён в назидание потомству, как подвиг Актюбинского Сусанина.

К городской копейке Сухин относился строго бережно и любил копить запасной капитал города, не тратя его на благоустройство. Но всё же при нём в первоначальной своей стадии была построена городская скотобойня по инициативе и под руководством областного инженера Нарановича. Тут тоже не обошлось без знаменитой "шапки оземь", Место для скотобойни определял Сухин. И, кстати, очень удачно. Но самым главным "довеском" к проекту Нарановича стал природный холодильник, автором идеи, которого тоже был Сухин. Работу землекопов и вообще контроль над сооружением холодильника вёл лично он, для чего каждое утро приезжал на извозчике к месту строительства. Летом 1901 года загруженный 22-мя тушами крупного рогатого скота, не считая мелочи "сухинский" гигант выдержал испытания и стал объектом разговора во всём Тургайском крае. Специально по этому поводу губернатор устроил показательные занятия.

Сухин страшно ненавидел взяточничество и взяточников. Сам был не корыстолюбив, но в деньгах часто нуждался, и время от времени нужда заставляла его прибегать к повзаимствованиям у богатых казахов. Для себя лично никаких коммерческих выгод не преследовал, хуторов и заимок на казахских землях не устраивал и после своей смерти оставил одно только ношеное платье.

При Сухине в 1897 году было произведено первое обмежевание городских земель землемером Ромашёвым по намеченным за 1887 год границам, губернатором Проценко.

Работы по обмежеванию начались с половины мая месяца и были закончены в сентябре. Появление землемера Ромашёва для замежевания городского выгона вызвало брожение умов актюбинцев-земледельцев, которые стали судить-рядить о том нельзя ли привлечь Ромашёва на свою сторону и побольше отхватить земли у казахов. Особенно усердствовал городской депутат Зеленский, посоветовавший обществу собрать для "поднесения" Ромашёву 100 рублей. Сказано - сделано.

Начали производить между собой раскидку, причём Куринову поручил в этом отношении прозондировать почву, как всё же землемер отнесётся к предложению общества. Был выбран удачный момент, когда Ромашёв вечером один работал в кабинете. Куринов запросто зашёл в кабинет и изложил последнему "просьбу от опчества". Ромашёв вспылил и поначалу хотел выгнать "просителя" из кабинета, но вспомнил, что тот депутат смилостивился и, успокоившись, сказал: "Выбрось это из головы, а не то отдам под суд. Мне 65 лет, в течение которых я часто выполняю свой служебный долг и теперь на старости лет не намерен продаваться".

Большие усилия прилагал и уездный начальник Сухин, чтобы в некоторых местах расширить для города площадь против плана г-м Проценко. Несмотря на то, что Сухин снимал с себя шапку, и ударял оземь, Ромашёв был непреклонен и твёрдо следовал той линии и, которая была обозначена при Проценко. Сухину о случае с взяткой донесли, но какой-либо реакции с его стороны не последовало.